Tag Archives: antiextremism

After violence : the destiny of Russian antifa mouvement (reprint in Russian)

Après la violence : qu’est devenu le mouvement ‘antifa’ en Russie ? l’article que nous reproduisons propose une analyse de l’évolution de la mouvance ‘antifa’ russe, dont le combat du début des années 2000 contre les néo nazis s’est peu à peu déplacé en une confrontation avec le “Centre E”.

http://www.lenta.ru/articles/2013/02/06/antifa/

Война хаоса против нормальных людей

Жизнь после насилия: что происходит с движением антифа

Участники акции памяти Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой в Москве, 19 января 2012 года

Участники акции памяти Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой в Москве, 19 января 2012 года
Фото: Митя Алешковский / ИТАР-ТАСС

«Мы спалили, что от метро идет состав в 40 бонов на арматуре и всем остальном. У нас там концерт был — и тоже дофига народу. Но в итоге просто вышли два чувака и всю толпу вдвоем из травматов расстреляли. И все, и не нужно было никакой массовой драки», — будничным голосом описывает одно из последних нападений националистов активист антифа Алексей Гаскаров. «Смешно было», — добавляет бывший «химкинский сиделец» (Гаскарова обвиняли в нападении на администрацию Химок в 2010 году, потом дело закрыли), но на его хмуром лице нет и тени улыбки.

Забавного тут действительно ничего нет: еще несколько лет назад в России шла настоящая, хоть и скрытая от глаз обывателей (и не очень им интересная), гражданская война. Сотни молодых людей, которых СМИ позже для простоты назовут антифашистами, в начале нулевых бросили вызов тысячам российских неонацистов. Сейчас, когда ультраправых бритоголовых радикалов практически не осталось, а главным врагом резко увеличившего свою численность антифа стал Центр «Э», движение, потеряв основной смысл своего существования, развалилось на кусочки. Но каждый из них живее всех живых.

Как все начиналось

От субкультуры до войны

В России девяностых никаких антифашистов не было, зато число неонацистов, которых сразу начали называть «скинхедами», стремительно росло. «В конце девяностых был всплеск «бонизма» (антифа называют русских ультраправых националистов «бонами», ультраправые называют антифа «шавками» — прим. «Ленты.ру»), их реально было дохера, — вспоминает Гаскаров. — Они носили подтяжки, ходили в гриндерах, слушали группу «Коловрат», стали массово присутствовать в школах, и это стало суперзаметно».

В Россию западные веяния, как известно, приходят с опозданием — и с поправкой на местную специфику. Скинхеды, появившиеся на Западе еще в 1960-х, изначально никакого отношения к политике и тем более расизму (и нацизму) не имели. Но со временем появилось несколько направлений, в том числе НС-скинхеды (национал-социалисты) и, например, S.H.A.R.P («скинхеды против расовых предрассудков» или просто «шарпы»). Однако в девяностых каждый российский подросток четко знал, что бритоголовый парень в огромных ботинках Dr.Martens, бейсболке Lonsdale и черной куртке-бомбере — это «скинхед», он избивает «черных» и поддерживает идеи Гитлера.

Ближе к началу нулевых в России расцвело музыкальное течение хардкор. Посетители подпольных концертов не слишком размышляли о социальных и политических проблемах в стране. «Эти ребята просто ходили на панк-рок и хардкор-концерты — и не думали о насилии над мигрантами, никакой социальной подоплеки вообще не было», — убеждает меня антифашист Владимир, который сейчас работает журналистом.

Гаскаров описывает «хардкор-сцену» как людей, объединенных «позитивным взглядом на мир, стремлением что-то изменить, экологией, социальными ценностями». «Это такое движение за все хорошее против всего плохого. В США сначала были хиппи, которые старались что-то изменить, но не смогли. Потом появились панки, которые называли своих родителей «овощами», носили ирокезы, придумали лозунг «No future» и занимались саморазрушением. Как ответ панкам и появился хардкор», — объясняет Гаскаров.

Плейлист антифашиста

В какой-то момент расплодившиеся неонацисты начали появляться и на хардкор-концертах, и особенно на выступлениях ска-панк-групп Distemper и Spitfire (ямайский стиль ска был крайне популярен у скинхедов 1960-х), участники которых высказывались против неонацизма. Именно на ска-концертах начали случаться первые серьезные «замесы». Так, на концерте Spitfire в 1999-м впервые убили «бона» — его «случайно зарезали» якобы пришедшие на концерт кавказцы.

Чтобы защитить свою среду обитания от чужаков, любители хардкор-музыки решили бороться с неонацистами их же методами. «Мы просто хотели вернуть себе субкультуру и быть скинхедами, начали встречаться и организовывать мобы по 20-30 человек по противодействию нацистам. Совершали вылазки на их концерты. Мы были санитарами города», — объясняет активист Дима, который сейчас занимается помощью антифашистам, находящимся в тюрьме. У него светлые волосы и голубой свитер под цвет глаз. Приятель Димы Владимир одет в классический вязаный свитер с елочками. Сейчас мало кто носит бренды Lonsdale или Fred Perry — из-за права считать их частью своей субкультуры не в последнюю очередь и случались раньше драки. Очевидным внешним признаком неонациста остается бренд Thor Steinаr, а Fred Perry — после того как марка поддержала геев — правые носить перестали, смеется Владимир.

Еще один заметный активист антифа Укроп рассказывает, что в «движухе» на заре времен было 20 человек, которым «не нравились ублюдки», поэтому они начали защищать панков: «На концерт собиралось 300 панков, приходили 30 нациков — и давай у них пиво отбирать, лещей им бить. А тут пришли мы и дали им п**ды, те охренели, сказали: “Ничего себе! Нацистов можно бить!” и начали свои ирокезы забривать и к нам присоединяться». Постепенно в «движухе» становилось все больше и больше людей.

Возможно, если бы на хардкор-концерты начали нападать, скажем, либералы, то вместо антифашистов появились бы антилибералы. Впрочем, противостояние правых и левых скинхедов все же было предопределено западным опытом.

В 2003-2004 годах антифашистское движение поставило себе цель не только обороняться, но и противодействовать неонацистам на их территории. Первый этап войны складывался для «антифашистов» (которых никто тогда так не называл, они ими и не были) «суперудачно». Секрет успеха заключался в том, что националисты не понимали, кто и почему на них нападает. «Боны чувствовали на своих концертах стопроцентное доминирование, ничего не боялись, а тут на них кто-то начал прыгать», — рассказывает Гаскаров. По его словам, первые года два националисты думали, что на них какие-то гопники нападают. «Мы часто кричали «Русские, вперед!», чтобы не дать им возможности нас идентифицировать», — добавляет антифашист.

Не понимали, что происходит, и путали «антифа» с обычными гопниками и правоохранительные органы. «Когда менты появлялись на месте побоища, они думали, что это гопники с гопниками чего-то не поделили, — широко улыбается Укроп. — Давали полторы тысячи ментам, они всех отпускали, потому что было непонятно, кто мы».

Тактика насильственных акций достигла своих целей, утверждают антифашисты. Вскоре националисты стали бояться открыто ходить по улицам, «им стало стремно носить кельтские кресты и свои бренды». «Это реально работало. Это был такой урок — дать п**ды, чтобы человек в следующий раз подумал, стоит ли зиговать и бить мигрантов», — говорит Дима.

Однако веселые беззаботные времена быстро прошли. Как только более-менее удалось убрать толпы неонацистов с улиц, появилась новая, более серьезная проблема. «Антифашистское движение за что боролось, на то и напоролось. Они забыли о своих врагах. Весь гнев нацистов, который шел на мигрантов и чернокожих, вылился на антифашистов», — добавляет активист Укроп. На пике, которого движение антифа достигло где-то в 2005-2006 годах, в нем состояло несколько сотен человек (появились мощные ячейки в Кирове, Иваново и других городах), но правых все равно было больше, и они были готовы убивать.

Насилием на насилие

Во второй половине нулевых по России прокатилась волна убийств антифашистов, первое из которых произошло 13 ноября 2005 года в Петербурге. У входа в магазин «Буквоед» несколько бритоголовых молодчиков с криками «Анти-антифа!» напали на гитариста хардкор-группы Sandinista! Тимура Качараву и его приятеля Максима Згибая. Качарава получил шесть ножевых ранений в шею и скончался на месте, его другу удалось выжить. В апреле 2006-го шестеро неонацистов убили 19-летнего Александра Рюхина. «Для антифашистов это был шок, потому что до этого в драках не использовалось оружие», — рассказывает Гаскаров. Дрались тогда в основном на кулаках, позже появились арматуры.

Другая проблема была в том, что после убийств Качаравы и Рюхина о молодых людях, борющихся с нацистами, заговорили СМИ. Появились первые интервью, в движение повалили очень разные люди. «До этого у нас было понимание, что нас немного, но все нормальные, даже Шкобарь (Алексей Олесинов, осужденный за драку в 2008 году в клубе «Культ» на 12 месяцев, сейчас находится под арестом по подозрению в причастности к драке в клубе «Воздух» — прим. «Ленты.ру») — это студент филфака, суперобразованный, а не быдло какое», — говорит Гаскаров. Потом, по признанию одного из самых авторитетных антифа, ветераны движения перестали контролировать ситуацию: «Ты приходил на концерт и не понимал, кто они и что они».

У антифашистов и неонацистов появились скауты, выслеживавшие врагов; были люди, внедренные в чужую тусовку; фотографии и личные данные участников обоих движений выкладывали на специальные сайты. «Но кажется, что там часто попадались одни и те же люди», — усмехается антифашист Дима.

Использование насильственных методов — это самая распространенная претензия к антифашистам со стороны обывателей, в том числе (а может, и особенно) со стороны тех, кто не приемлет германский нацизм и другие тоталитарные идеологии. В движении антифа если когда-то и была на этот счет дискуссия, то весьма поверхностная. Насилие всегда было определяющей идеей. «Если эти люди исповедуют человеконенавистническую идеологию и насилие, то они должны на своей шкуре испытать это», — спокойно и без тени внутренних сомнений говорит активист Дима. Гаскаров поясняет, что неонацисты привыкли к языку насилия, и переубедить их как-то иначе — из-за их идеологии, основанной на демагогии, — невозможно.

«В Исландии или Финляндии, наверное, можно обратиться в суд, но в России никто не верит [что можно решить проблему по-другому]. Что же [те, кто против ответа насилием], никогда по морде не получали, их никогда мент никуда не тащил? Даже какие-то кровожадные эксцессы вроде приморских партизан — и то находят стопроцентную поддержку среди российского населения, но не прессы, конечно», — объясняет эмигрировавший в Европу после нападения на Химкинскую администрацию антифашист Петр Силаев (более известный как Петр Косово).

Совершенно несогласен с предположением о том, что антифашисты уподоблялись неонацистам, и Укроп. «Антифашисты никого не убивали и били только нацистов, а нацисты убивали художников, музыкантов, эмигрантов, студентов. У них было хаотичное, безумное, животное, нелогичное и бессмысленное насилие, в то время как наше насилие было иммунитетом общества», — объясняет он. Насчет тяжелой и неприятной, но все же необходимости применения насилия у него есть своя философия.

После первых убийств (а их было еще немало) антифашисты начали, по выражению Гаскарова, «дико вооружаться». «Маховик ненависти раскручивался, ненависть и насилие привлекают специфический контингент. К нам начали приходить люди исключительно из-за насилия, так как появилась такая легальная тема», — объясняет Гаскаров. К концу нулевых каждый уважающий себя антифашист обзавелся ножом или травматом. «Счастье, что не происходит все время поножовщины, поскольку есть довольно много отморозков, но это российские реалии. И вообще, если сравнить число невинно убиенных людей кандидатами наук и антифашистами, то первые убили больше», — говорит Петр Косово.

Антифашисты утверждают, что никогда не хотели переходить грань и убивать врагов — в отличие от неонацистов, которые этим, напротив, гордились. В Сети можно найти видео, на которых ультраправые ножом протыкают портрет Качаравы, и из него начинает брызгать жидкость, похожая на кровь. Известный сторонник Гитлера, а ныне как бы яростный борец с педофилами Максим Марцинкевич по прозвищу Тесак снимал ролики, в которых инсценировал убийства выходцев из Средней Азии. Этими видео вдохновлялись более молодые и менее расчетливые радикальные националисты. «В антифа большинство были не готовы убивать людей, ведь мы же гуманисты», — резюмирует антифашист Владимир.

Но большинство — это все-таки не все. Если не считать нескольких убийств при самообороне, самое громкое смертельное нападение антифашисты совершили совсем недавно — в ноябре 2012 года. В Рязани в результате небольшой стычки студента Александра Дудина, связанного с националистами, ударили ножом, он скончался в машине скорой помощи.

Антифашисты этой историей не гордятся и от убийц стараются откреститься, в один голос оправдываясь децентрализацией своего движения и его исторически «безлидерным» характером. «У нас есть общая музыка, общие понятия, общие ценности, свой язык, но контролировать всех — это как контролировать всех панков», — удивляется Укроп.

Сейчас антифа представляет собой выводок разрозненных групп молодежи, которые фактически никто не координирует. «Одной из групп, которая причисляет себя к антифашистскому движению, являются обычные хулиганы-алкоголики. Вся их деятельность сводится к посещению концертов, совместному распиванию и нападениям», — писали на одном из антифашистских сайтов по поводу убийства Дудина. «Чуваки в Рязани имели к нам отношение, считали какое-то наше послание, но без лидеров некому сказать, что это не наши методы», — говорит Гаскаров. Сам он, будучи, пожалуй, самым известным антифашистом, упорно отказывается называть себя лидером, но все равно старается вести с товарищами просветительские беседы.

«Гаскаров всегда выступал за то, чтобы публиковать после эксцессов пресс-релизы о том, что мы осуждаем, что необходимо покарать, — с иронией говорит Косово. — Но это получается привет ментам сказать, ведь, осуждая что-то, ты даешь понять, что ты какой-то руководитель группировки — Лимонов или бин Ладен, который может приказать убивать или не убивать, а это совершенно неадекватно».

В игру вступила власть

В 2009 году произошли еще три знаковых для движения антифа убийства. 19 января 2009 года на Пречистенке недалеко от метро «Кропоткинская» были застрелены адвокат Станислав Маркелов и журналистка Анастасия Бабурова. Маркелов неоднократно представлял интересы антифашистов (например, Шкобаря или Егора Томского, второго потерпевшего по делу об убийстве Александра Рюхина), а Бабурова за день до своей смерти вступила в анархистскую организацию «Автономное действие». В ноябре того же года в Москве застрелили одного из самых авторитетных антифашистов Ивана Хуторского по прозвищу Костолом — как нетрудно догадаться, он был известным «боевиком».

Каждый год в день убийства Маркелова и Бабуровой, за которое впоследствии были осуждены националисты Никита Тихонов и Евгения Хасис (сами националисты считают, что Маркелова и Бабурову «убили чеченцы»), антифашисты проводят массовое шествие по центру Москвы. «Мы еще раньше поняли, что необходимо переходить от уличной войны к политическим действиям, и кроме бесконечных драк стали проводить какие-то мероприятия, участвовали в разных демонстрациях», — рассказывает Гаскаров.

В марте 2008-го на Китай-городе больше десятка неонацистов напали на нескольких антифашистов, шедших на концерт в клуб Art Garbage. 21-летний Алексей Крылов скончался на месте, но антифашисты, по словам Гаскарова, не стали устраивать стихийный погром, а провели большую — по меркам того времени — демонстрацию, в ней участвовали 500 человек. Примерно так же они поступили и после убийства Маркелова и Бабуровой. Главная цель была в том, чтобы привлечь всеобщее внимание к убийствам активистов. В 2009 году в День народного единства 4 ноября, когда националисты традиционно проводят «Русский марш», антифашисты участвовали в митинге-концерте «Русские против фашизма».

В январе 2010-го в Москве в первую годовщину убийства Маркелова и Бабуровой более тысячи антифашистов и сочувствующих вышли на митинг, закончившийся несанкционированным маршем и столкновениями с полицией. Митинг тогда охраняли не только милиционеры, но и активисты «России молодой», которую антифа обвиняли в сотрудничестве с националистической организацией «Русский образ» (в ней состояли Тихонов и Хасис). В этот период главным — или как минимум равным националистам — врагом антифашистов стало государство и созданный им Центр по борьбе с экстремизмом (Центр «Э»).

Впрочем, одновременно с накатом на антифа власти, наконец, взялись за радикальных националистов, признают сами антифашисты. В середине нулевых, говорит Гаскаров, было ощущение, что национал-социалистов «никто не трогает». «Казалось, что после «оранжевой революции» на Украине власти так или иначе ставят на этих людей в случае либеральных протестов. Поэтому их старались не трогать, пытались кооптировать в “Наших”», — добавляет Гаскаров и приводит в пример связку «Русского образа» и «России молодой».

С 2009 года власти заговорили о проблеме фашизма в России и начали сажать неонацистов (например, членов банды Рыно-Скачевского). «С 2010 года резко снижается количество убийств, а к концу 2011 года, как я посчитал, сидели около 2000 отморозков», — рассказывает Гаскаров. По мнению Владимира, ФСБ разгромило неонацистское подполье вроде Боевой организации русских националистов (БОРН), Алексея Коршунова или Никиты Тихонова. «Фактически осталась только молодежь, которая на футбол ходит и по пьяни может убить дворника. Но такого, как было четыре года назад, когда банды массово убивали мигрантов, больше нет», — говорит Владимир.

С такой точкой зрения не согласен Укроп, который считает, что «милиция неспособна решить эти проблемы, так [как] она сама по себе карательный фашистский орган, и бороться с неонацистами не в его интересах». Он уверен, что победить заразу смогло само общество, в котором «путем самоорганизации» из гопников выросло целое социальное движение антифа.

Изменились и сами националисты, которые стали стремительно легализовываться и идти в большую политику. Появилось Движение против нелегальной иммиграции (впоследствии запрещенное), разные проекты Константина Крылова и Владимира Тора. «Они поняли, что не надо постоянно зиговать, надо просто говорить про национализм и создавать партию. Они даже стали копировать нашу субкультуру — у них появились свои хардкор-группы, многие стали веганами или даже стрейтэйджерами (отказ от курения, алкоголя и наркотиков — прим. «Ленты.ру»). Мы думали, что еще немного — и они, блин, геев пойдут защищать», — смеется Гаскаров.

Переломным моментом в судьбе антифашистского движения стала акция в подмосковных Химках: около 400 активистов дошли до администрации города, забросали ее фаерами, расписали стены лозунгами и выбили несколько окон. Несмотря на то, что поводом для выступления антифа стало участие националистов в нападениях на экологических активистов в Химкинском лесу, власть восприняла это как прямой выпад против себя. И, возможно, не зря. Дима, вспоминая последовавшую акцию националистов на Манежной площади в декабре 2010 года, говорит, что «если бы у нас было шесть тысяч человек, как у нациков, то мы бы не на Манежной стояли, а Кремль штурмовали».

Так или иначе, Кремль устоял, а Гаскаров и Максим Солопов были тогда арестованы по делу о нападении на химкинскую администрацию (позже их отпустили); несколько подозреваемых в причастности к акции активистов, в том числе Денис Солопов и Петя Косово, покинули страну.

Началась новая эпоха. «Раньше нам тысячу раз предлагали стать частью «антифашистского» движения «Наши», на нас выходили люди из администрации президента, соглашались, что фашизм — это плохо, но просили не заниматься политикой, а только клеить стикеры и проводить концерты. В итоге Центру «Э» вменили заниматься политическими, а никого нет. Есть боны, которых раздавили, и мы — вот они нездоровую активность и развили. После Химок они совсем ох**ли, покатился каток репрессий, и ядро движения развалилось», — признает Гаскаров.

Центр «Э» продолжает наступление на антифашистов и сейчас. Кроме арестованных по Болотному делу движение антифа считает политзаключенными Алексея Олесинова, Алексея Сутугу и Алену Воликову, которых посадили по подозрению в участии в драке в клубе «Воздух». Громкое дело идет (хотя, похоже, разваливается) в Нижнем Новгороде, где Центр «Э» обвиняет антифашистов в создании несуществующей экстремистской организации и подготовке государственного переворота («Лента.ру» неоднократно подробно писала об этом деле).

В очередной раз Центр «Э», по словам Гаскарова, заинтересовался антифашистами в марте 2012 года, когда они стали играть роль в обеспечении безопасности митингов «За честные выборы». 5 марта после выборов президента антифашисты приехали на Пушкинскую за два часа до согласованной акции протеста и застали там 300 человек. «Их, видно, по всяким залам набрали, чтобы делать провокации, но нам удалось большую часть разными способами прогнать», — рассказал Гаскаров.

Антифашизм себя исчерпал

Сами антифашисты на первом этапе себя так не называли, чужеродным этот термин выглядит и сейчас. «Сначала кто-то определял себя как скинхедов, кто-то никак себя не идентифицировал. А этот ярлык, перешедший с Запада, появился уже после убийства Качаравы, и его стали использовать СМИ», — говорит Гаскаров. Да они никогда и не были антифашистами в гуманитарном или цивилизационном смысле этого слова. «Все это отчасти держалось на угаре, тусовках, музыке, одежде и насилии. Оно ничем не было мотивированно, просто такой стиль жизни. Все понимали, что мы просто такая молодежь, которая любит подраться, и отчасти они были безусловно правы», — рассказывает Владимир.

Один из активистов движения по имени Паша, который занимается общежитием «Московского шелка», вообще настойчиво просит его антифашистом в статье не называть. «У нас в основном люди с левыми убеждениями, а антифа — это ярлык, который на нас клеят по всему миру СМИ. Антифашистские убеждения органично выходят из социалистических убеждений. Кто всегда боролся против фашизма до конца? Не националисты или либералы, а только левые», — говорит Паша.

Впрочем, сейчас называть антифашистов антифашистами все равно бессмысленно, потому что противостояние с неонацистами и националистами практически завершилось, и это понимает большинство активистов движения. «Насилие на улицах бессмысленно, таблетки от болезни надо принимать тогда, когда болезнь есть, и таблетка должна соответствовать болезни. А сейчас нет насилия на улицах и нет смысла в наступательном насилии, хотя от идиотов нужно продолжать обороняться», — говорит Укроп. «Есть ощущение, что мы делали-делали дело — и сделали», — добавляет Гаскаров.

«Антифашизм — это часть левого мировоззрения, но это не должно быть главным. Антифашистская борьба уходит на задворки и скоро перестанет существовать. Просто так друг друга уже практически никто не выслеживает», — рассказывает Владимир. «Люди не понимают, чем им дальше заниматься. Раньше они занимались насилием, снимали его на видео, был для многих какой-то смысл жизни, а сейчас они потеряны», — добавляет он.

После Химок стало ясно, что движение ждут перемены. Раньше антифашисты старались «не вписываться» в малопопулярные оппозиционные темы, поскольку считали себя самым массовым движением (все изменилось в декабре 2011 года, после многотысячных оппозиционных митингов) не только на левом фланге. «Мы приезжали и видели, что там 20 активистов в лесу и 200 человек их еще в Химках поддерживают. Так и когда первый гей-парад в Москве пытались провести, туда все мудаки города вписались, и мы решили, что надо прийти и застать всех сразу, а вышло, что нас пришло в десять раз больше, чем людей с радужными флагами. Тогда мы решили, что не должны вписываться в темы, которые волнуют меньше людей, чем нас. Но в Химках, когда подписали националистов, нужно было ехать», — рассказывает Гаскаров.

Так постепенно движение втягивалось в политику и общественную жизнь. «Либо мы занимаемся политикой и социальными вещами, либо продолжаем жить в субкультурном гетто, — перечисляет два пути, которые встали перед движением Владимир. — С того момента и произошел крен в движении». Среди тех, кто приходит в антифа сейчас, в основном люди с левыми убеждениями, которые говорят, что главная проблема — не неонацизм, а отсутствие демократии в стране.

Но в политику и социальные инициативы идут не все. Другую сторону упадка антифашизма показывает Укроп. «Антифашизм выродился в субкультуру. Раньше становились рэперами и металлистами, а сейчас антифашистами и националистами. Многие меняют стороны по несколько раз, как когда-то слушали сначала Onyx, потом «Металлику», а потом снова Onyx, — смеется Укроп и рассказывает показательную, по его мнению, историю. — Одной 16-летней девочке, которая решила стать антифашисткой, боны дали сипов (избили — прим. «Ленты.ру»), но потом один из них, 16-летний пацан, в нее влюбился и написал под ее окнами: “Лена, прости нас. Боны”».

Чем все закончилось

К 2013 году сплоченное антифашистское движение распалось на группы, каждая из которых занимается чем-то своим. Кто-то пошел в политику, кто-то уехал в эмиграцию, кто-то занялся социальной работой, а кто-то продолжает играть хардкор.

Политик

Это сейчас Алексей Гаскаров — солидно выглядящий мужчина, который заседает в Координационном совете оппозиции и ходит на совещания в синем клетчатом костюме и бордовом галстуке. Раньше он был футбольным фанатом, но ему сразу не понравилось, когда «сотня дебилов» по дороге «на выезд» выкидывала из электрички любого человека нерусской внешности.

«Я стал интересоваться политикой, узнавать, что вообще происходит, и еще в школе мне стали близки левые взгляды. На одной первомайской демонстрации среди кучи безумных бабок и сталинистов я случайно увидел чувака, который продавал журнал «Автоном» — молодежный журнал, который писал о политике. Тогда движение было на сто процентов неполитизированное, но так как все музыкальные и культурные веяния шли через левацкие журналы, где писали про европейских антифа, это постепенно перенималось, и так появились R.A.S.H. (Red & Anarchist Skinheads — «Лента.ру») и S.H.A.R.P.», — рассказывает Гаскаров.

Он признает, что до сих пор остается намного более левым, чем большинство его товарищей по движению. При этом сам Гаскаров и его единомышленники не являются «чистыми леваками». «Нам близко чувство социальной ответственности, но не просто отнять и поделить. Но у нас, конечно, есть врожденное понимание, что мы типа левые, так как нам близки ценности свободы, равенства и демократии, мы хотим, чтобы в обществе у всех были равные возможности, и мы за прогрессивную шкалу налогов. Мы не против частной собственности, людям нельзя запрещать бизнесом заниматься», — говорит антифашист. В ходе разговора он все время говорит «мы думаем», «мы считаем», но на уточняющий вопрос признается, что речь идет примерно о трех-пяти его сторонниках.

Классических левых — например, координатора «Левого фронта» Сергея Удальцова — Гаскаров поддерживает не полностью. «Мы сталкивались с ним во времена “Авангарда красной молодежи”, приходили к ним на собрание, а там реально трэш — в анпиловском офисе сидят в ряд активисты, на трибуну выходит Удальцов и начинает: “Товарищи”. Полный п***ец. Мы, конечно, далеки от всего этого были», — вспоминает Гаскаров. Удальцова он называет «профессиональным акционистом» — и не понимает, в чем состоят его другие «компетенции».

Гаскаров учился в Финансовой академии, где защитил диплом про налог Тобина (налог на финансовые спекуляции), потом делал софт для планирования малого бизнеса, а сейчас занимается консалтингом.

По мнению Гаскарова, при Путине в России «реализуется жесткая неолиберальная модель», правительство выступает за дерегулирование и не вмешивается в происходящее на рынке. Он видит в этом и свои плюсы, которые отмечает не каждый левый. «Все реализуется с максимальным благоприятствованием бизнесу. У нас есть веганский магазин на Чистых прудах, в Жуковском мы кофейню открываем. Все говорят, что прессуют бизнес, но на мелком уровне все очень просто», — говорит Гаскаров.

Осенью 2012 года Гаскаров как самый известный в России антифашист пошел в Координационный совет оппозиции. «Нет такого, что я лидер антифашистского движения, наоборот, меня большая часть людей вообще не воспринимает из-за того, что я в КС сижу и еще что-то такое делаю», — рассказывает Гаскаров. Мотивацию вхождения в КС, где ему приходится сидеть за одним столом с националистами, Гаскаров объясняет так: «Конечно, КС нам чужд, как чуждо любое движение, где есть лидер, но логично, чтобы наш голос там был, ведь для нас суперважны ценности создания конкурентного пространства и какое-то противодействие Кремлю».

Музыкант-анархист

«Как можно отойти от осознания справедливости? Можно ли отойти от того, что ты понимаешь, что такое хорошо или плохо? Можно ли отойти от моральных человеческих качеств? Я считаю, что нельзя», — с возмущением отвечает мне Укроп, которого я неловко спрашиваю о том, находится ли он по-прежнему в «движе».

Укроп сидит передо мной в спортивном костюме и «бандитской» кепке на фудкорте торгового центра (в «Макдоналдс» он идти отказался по идеологическим соображениям) — представить его заседающим в Координационном совете оппозиции невозможно. Да он туда и не стремится, хотя в его голове роится явно больше оригинальных мыслей, чем у большинства членов КС.

Он ненавидит государство, ментов и капитализм. «Если капитализм был движущей силой 200 лет назад, то сейчас это якорь. Государство было хорошей штукой, защищающей людей труда, которые обосновались на земле, от безумных кочевников, которые ничего не хотели делать. Но сейчас государство — это вещь в себе, которая живет своими интересами и ставит их выше интересов общества и личности. Мы можем это видеть из законодательства», — объясняет Укроп.

«Выше, выше черный флаг?» — цитирую ему строчку одной из самых известных анархических песен. Укроп отвечает, что это квинтэссенция его идеи. «Чтобы ее осознать, нужно иметь представление о горизонтальной структуре общества, нужно понимать, что они работают более эффективно, чем иерархические структуры. Один человек может сделать что-то одно, два человека могут родить третьего, а тысяча человек может на миллионы веков след в истории оставить», — говорит Укроп. Лучшим примером такой горизонтальной структуры Укроп считает антифашистское движение. «Я счастлив, что не был лентяем и поучаствовал в этом. А то ведь есть же люди, которые, например, не ходили в 1991 году к Белому дому, а допустим, “Лебединое озеро” смотрели. Я же считал, что нужно помогать слабым, и что я должен других до своего уровня дотягивать, чтобы не жить в обществе баранов, которым нужны мама и папа, чтобы попу подтереть», — декламирует Укроп.

Он и сам недавно стал отцом. Укроп так воспитывает сына, чтобы он, если «сядет в тюрьму, умрет или куда-то пропадет», был «не сволочью, падалью и г*вном, а высокоморальным хорошим чуваком» — и «чтобы все хотели с ним общаться, жить и путешествовать, а быть противными, мерзкими и гадкими не хотели бы».

У Укропа нет постоянной работы, потому что ему не нравится рано вставать и работать пять дней в неделю. Свой род занятий он называет «трудовым фрилансом» — подрабатывает грузчиком, курьером, иногда звукорежиссером. К обычной офисной работе Укроп испытывает явное презрение: «В какой-то момент приходишь к осознанию, что государство тормозит общество, делает человека хуже, заставляет его проживать свою жизнь, например, постоянно ставя печати на бумажках. Вот тебе нужен новый паспорт, а есть же человек, который 365 дней в году выдает паспорта, перебирает бумажки. Никому нельзя такой судьбы дать вообще! К сожалению, у нас есть экономическое рабство, которое заставило их работать в этом ужасе ради получения денег, и это должно исчезнуть», — проповедует Укроп. И он знает, как это сделать.

Во-первых, общество должно стать свободным и начать само решать свои проблемы. «Советский Союз лишил нас общественного иммунитета, паразит в лице государства пробрался так глубоко, что люди сами даже в турпоход пойти не могут, а ищут организатора, чтобы он разработал маршрут и дал список необходимых вещей. Где гарантия, что другие люди будут решать наши проблемы, а не свои? Как ЖКХ мы отдали управляющим компаниям, а они отмывают бабки на свет, на газ, на воду, а мы как жильцы ничего не решаем», — горячится Укроп и тут же добавляет, что еще одна реальная проблема — это «точечное расселение людей, чтобы они не могли объединиться, ведь добираться до друзей минимум полчаса».

Во-вторых, по учению Укропа, нужно поменять принципы функционирования общества. «Люди перестанут воровать, когда воровать будет невыгодно, а невыгодно станет, когда можно будет просто взять», — объясняет анархист. Сделать общество, когда все и всем будет доступно легко. «Мы видим полно бутиков, которые не продают одежду. Они лучше через год сделают скидку, через два еще одну, а потом выбросят или утилизируют одежду, но они никогда не отдадут ее бездомным», — негодует анархист.

Он уверен, что построить дивный новый мир могут несколько программистов и хорошая транспортная компания. «Это будет общество из рук в руки. Школа напишет, что ей нужны парты, а завод по производству парт сразу отправит ей парты. В капитализме же все работает так: мы отдали деньги за парты наверх, там их разграбили, поделили остатки, дали часть школе, там директор пограбил, выставил заказ на тендер, завод произвел парты, отдал компании, она сделала накрутку, отдала шести разным компаниям, все шесть сделали накрутку, подали на тендер — и кто заплатил больше взятку, тот выиграл тендер. Мой друг может легко написать такую программу», — тараторит Укроп и делает большой глоток американо.

В антифашистской тусовке Укроп известен как автор песен, он поет в группе Change The World Without Taking Power. Песни у них весьма боевые — например, «Я иду взрывать приемную ФСБ!» CTWTP выступает с концертами в Москве три-четыре раза в месяц и скоро выпустит уже шестой альбом. Но денег музыканты на этом не зарабатывают принципиально. «В моем райдере, — шутит Укроп, — указано, что мероприятие должно быть не ради коммерческой прибыли, а ради сбора средств сидящим в тюрьме или помощи детдому».

Народник

Социальный аспект в движении антифашистов присутствовал с самого начала. Когда музыкант Тимур Качарава получил смертельный удар ножом, он как раз возвращался с очередной акции Food not bombs. Суть этой кампании в том, чтобы накормить каждого голодного вегетарианской едой. Впрочем, сейчас российские антифа это дело уже забросили.

Паша, который просит его ни в коем случае антифашистом не называть, немного презрительно обзывает Food not bombs «субкультурщиной». «Я оттуда свалил, когда на раздаче еды бездомные начали за нее драться. Тогда я понял, что это неэффективно, и мир так к лучшему не изменить, а только потешишь самолюбие», — рассказывает Паша.

Сейчас Паша и его товарищи носят еду и воду женщинам, живущим в общежитии «Московского шелка» в Большом Саввинском переулке. 19 января 2013 года местный ЧОП, который в интересах собственника пытается выселить жильцов из помещения, закрыл перед группой антифашистов ворота, после чего произошла потасовка. Разозленные антифа избили чоповцев; двоим активистам теперь грозит уголовное наказание.

В конце беседы он попросил меня упоминать его как Паша Черный Передел — и сам засмеялся своей шутке. Он немного полноват, одет в бывалое синее поло, у него рыжеватая борода, в общении он почти сразу располагает к себе своим простодушием. Общежитиями Паша Черный Передел с друзьями начал заниматься не так давно (катализатором новой социальной активности стали Химки). В декабре 2012-го кто-то узнал, что в общежитии на Бауманской избили пенсионерку. На место выдвинулся отряд антифашистов, «чтобы разобраться в ситуации, помочь людям, может, и материально, выразить солидарность с ними в какой-то форме». Выяснилось, что избил женщину человек по фамилии Хромов, которому парни в не самых цензурных выражениях указали на его место.

В той общаге антифашисты узнали и про ситуацию в «Мосшелке», о чем «Лента.ру» недавно подробно писала. Я спрашиваю Пашу, стоило ли драться с чоповцами, если теперь двух его товарищей, весьма вероятно, ждет тюрьма. «Во-первых, что же — нужно, когда на тебя оказывается физическое воздействие, лечь, свернуться калачиком и сказать “П**дите меня, только не обоссыте?” А с другой стороны, если бы не было экшна, то получило ли бы это дело такой резонанс? Правозащитники ходят уже несколько лет к этим еб**ым чиновникам, капиталистам, просят чего-то, пишут жалобы, а толку нет», — объясняет Паша.

Паша Черный Передел и сам уже давно готов отправиться в тюрьму — и даже придумал, чем там будет заниматься. «После смерти Костолома я понял, что эффективно давить на систему можно только выходя за ее рамки, так как в ней даже потребности людей в жилье не обеспечивают», — говорит Паша.

На мои робкие вопросы о нарушении на «Мосшелке» права частной собственности, он смотрит на меня как на дебила и усмехается: «Частная собственность? Ты же понимаешь, что мы все анархисты и социалисты, и для нас она не является авторитетной вещью». Несмотря на мои неоднократные просьбы назвать еще примеры социально ответственной деятельности антифа, Паше с трудом — помимо двух общежитий — удается вспомнить еще только про парк «Лосиный остров». «Парком сейчас управляет чувак, который напрямую связан с Минприроды. Он считает парк своей собственностью и делает там, что захочет. Они незаконно вырубили кусок леса и обустроили свалку. Мы скорешились с группой экологов и пошли на а-ля экскурсию, начали фоткать, тут же вышли братки и случился конфликт», — пересказывает события Паша. Звучит не очень серьезно.

Паша, как и многие члены движения, которое ему больше всего нравится называть народническим, из хорошей семьи. Мама — учитель, и сам он в детстве читал много книжек, а теперь старается образовывать товарищей по движению. За час интервью он успевает засыпать меня различными левацкими теориями.

Он работает в бэк-офисе магазина «Бенеттон», и я не могу не спросить его, каково это для убежденного социалиста. «Я существую в рамках капиталистической системы, и если я скажу “нахрен эту систему” и уйду в лес жить, пройдет несколько лет, и система придет ко мне рубить лес, чтобы его продавать», — говорит он.

Паша Черный Передел идет дальше и сравнивает себя с Энгельсом, который обеспечивал Маркса. «Он вынужден был работать коммерческим директором в фирме своего отца, работу свою он ненавидел. Наверное, я ее также ненавижу, но мы поставлены в определенные условия, в которых должны существовать», — говорит Паша. За неимением нового Маркса он помогает родителям и товарищам по движению, скидывается на адвокатов для сидящих товарищей и на покупку обогревателей в общежитие, где отключили отопление.

В конце беседы я спрашиваю его, кто же он и его товарищи, если не антифашисты. «Мы анархисты, социалисты, народники, хотя названия нового быть не может, пока не сформировалась новая левая идентичность. Нужен синтез современного научного подхода, который Маркс использовал, хотя этика Кропоткина должна быть в этот синтез включена. Какими бы мы ни были материалистами, важность идеального нельзя списывать со счетов, так как человек — это существо мыслящее», — говорит он. «Хочется верить», — отвечаю я, и Паша Черный Передел долго заливисто смеется.

Эмигрант

Вышедшая в 2009 году повесть Петра Косово «Исход» (книга опубликована под псевдонимом DJ Stalingrad) — пожалуй, наиболее авторитетный источник знаний о жизни антифашистов в середине нулевых. По прошествии четырех лет Петр говорит о книге весьма неохотно, называя ее «неактуальной».

Сейчас Косово живет в Испании и, пока он разговаривает со мной по скайпу, за его окном периодически звонят церковные колокола. Он покинул Россию после акции в Химках, так как власти подозревают его в организации беспорядков около здания химкинской администрации. В августе Косово был задержан в Испании по запросу РФ и ордеру Интерпола, несмотря на полученный ранее в Финляндии статус политического беженца.

«Когда меня недавно арестовали, то я понял, что Россия и так ближе ко мне, чем я думал», — смеется Петр. Возвращаться обратно он хочет не слишком, говорит, что «осознает свою космполитичность», что «нет национальных различий, только социальные», и «если поскрести, то все люди во всем мире одинаковые». Его друг и еще один эмигрировавший антифашист Денис Солопов живет в Голландии и, по словам Петра, только недавно выучил голландский, потому что на протяжении двух лет только и делал, что помогал товарищам решать проблемы в Москве и раздавал интервью.

Петр уверен, что разделение антифа на группировки — это неинтересный взгляд на проблему. «Интересно, что в России в девяностых и нулевых существует некий пласт людей из советских интеллигентных семей, не принадлежащих к элите, не живущих на Фрунзенской и не учащихся в 57-й школе, которые не находят себе места в стране третьего мира», — говорит Петр. Такие люди были предназначены, чтобы жить, например, в финской социал-демократии 1970-х, а вынуждены обитать в Пуэрто-Рико.

Язык родителей из советской трудовой интеллигенции, электриков, читавших толстые журналы, не соответствовал девяностым, поэтому молодежь, по мнению Петра, искала новые ценности и выбирала между стандартным поведением — «торговать мобилами, отжимать деньги у младшеклассников, отращивать морду, бухать и смотреть телик». Но у детей интеллигенции с помощью советских мультфильмов был заложен высокий уровень социального и этического сознания. «Уровень “Простоквашино” был выше на сто баллов. И либо ты оставался в нем, либо опускался в общество третьего мира. Большинство поддались искушению и стали очень плохими людьми, недостойными подарков на Новый год, но многие остались нормальными», — уверяет Петр.

Люди, не предавшие «Простоквашино», по терминологии Косово, и есть антифа, хотя на этом названии он, как и его товарищи, уже не настаивает. «Это просто слой людей, которые отказываются жить в третьем мире. Мы выбрали принадлежность к общемировому стандарту, и оказалось, что язык и социальные ценности панка, хардкора и альтернативных сообществ адекватны российской действительности», — говорит Косово. Власти «предавших мультфильмы» и убивающих «черных» людей поддерживают, поскольку это нормальный атрибут страны третьего мира. Но есть в России и свои плюсы, уверен Косово: «Гигантская, неуправляемая, дико коррумпированная махина, где кто угодно может делать что угодно, очень удобна для любого движа».

Петр, нашедший кров в Испании, утверждает, что самые приятные для него новости из России — это когда какие-то жильцы скооперировались, возник какой-то профсоюз. По его мнению, люди, у которых есть социальная совесть, должны строить свою систему вне государства, «чтобы не быть запачканным, ведь нельзя опустить что-то в стакан говна, чтобы оно осталось чистым».

По словам Косово, антифашизм будет существовать всегда, но называться, может, будет и по-другому. Например, новые антифашисты могут стать антидогхантерами. «Половина моих знакомых уже в антидогхантерах», — смеется Косово. Он говорит, что догхантеры «подтверждают его антропологические выкладки, что существуют социальные различия». «Когда смотришь на фотографии догхантеров, то видишь, что это те же самые боны с такими же мордами, шутками и стилистическими оборотами. Похоже, что нас ждет бесконечная война хаоса против нормальных людей», — резюмирует Петр.

Илья Азар специальный корреспондент «Ленты.ру»

International Workshop – Radical Youth, Between Ideology, Expressivity and Violence : Comparisons Around the Russian Experience – 20/21 October 2011, Paris

 

 

Radical Youth, between ideology, expressivity and violence:

Comparisons around the Russian experience

International Workshop

2021 October 2011, EHESS, Paris

Under the Research project “Understanding Violence in Russia: War, Institutions, Society” with the support of the City of Paris “Emergence(s) program”

 

 

Skin-heads, hooligans, extremists, are the labels usually used by the media to name radical youth not only in Russia, but also in European countries, were a radicalization of the youth, and especially the rise of extreme-right movements has been observed for several years. In Russia, the “Manezh square” demonstration of “football fans” and extreme right in front of the Kremlin in December 2011 has shed

light on the capacities of mobilization, but also on the different dimensions of these movements. Together with violence against minorities and nationalist slogans, there is an increasing hostile behavior against State authorities. But among radical youth are also all movements that were born in reaction or protestation against the ultra-rights, and movements shaped by a specific sub culture and individual identity search.

Mainly based on field research undertaken on the Russian field, and interplaying the Russian experience with cases and researches from other several European countries such as France, United Kingdom, Italy, Belgium and Poland, the international workshop “Youth, between ideology, expressivity and violence” will gather leading and young specialists of the radical youth.

We hope to be able to draw some lines of comparison (between radical expressions all over Europe including Russia. In the Russian case, the rise of Russian contemporary ultra-nationalist movement will be analysed in its social and political context and in its expression such as the riots in Kondopoga in September 2006 and Manezh Square Demonstration. But we understand youth radicality and radical movements in a broader sense, which encompasses ideology, as well as cultural and artistic expressions and a violent behaviour.

We are particularly interested in the combination of a subjective dimension (the experience of a “radical” individual) with a global dimension (the experience of such movements in several countries, the resort to physical violence, the link between age and political and social attitudes).

The participants will present research on various types of youth radicality and radical movements, whether it refers to “right” or “left” ideologies (radical nationalists, anti-racists or anarchists). The choice of a broad spectrum of movements will help to draw the lines on how to describe “radicality” and “radical movements”.

In this context, the reflection on the role and place of violence (symbolic, physical, use of weapons, etc.) in their practices and ideology will take a large place in our workshop.

The participants will also address the status of empirical research and in such a sensitive context.

The workshop will give the opportunity to analyse the attitudes of youth radical movements to politics and to State authorities, as well as the State reactions to their activities. How these movements do position themselves in relation to their society and how society perceives them? The discussion will stimulate reflection and experiences common to Russia and Europe, by highlighting common features and characteristics of institutional, political and cultural trajectories.

 

 

The workshop will be organized around three panels :

Panel I : Theories, ideologies and typology of youth radicality and radical mouvements

Panel II : The role and place of violence in the youth radical movements

Panel III : Studying empirically the youth radicality and radical movements. Fields and researcher’s experience

 

Venue : EHESS, 190-198 avenue de France 75013 Paris (M Quai de la Gare or Bibliothèque)

  • 20 October, 13.00-19.00 : room 640 6th floor
  • 21 October, 9.00-13.00room A, Ground floor

Participants:

  • Philippe Bataille, Director of the  CADIS (EHESS/CNRS), France
  • Alexander Bikbov, Moscow University, Centre Maurice Halbwachs (Paris), Russia
  • Manuel Boucher, Laboratory for the Study and Social Researches, Rouen, CADIS, France,
  • Antimo Luigi Farro, University of Rome “La Sapienza”, CADIS, ISA Research Committee 47, President, Italy
  • Mischa Gabowitsch, research fellow at Einstein Forum, Potsdam, Allemagne
  • Lukasz Jurczyszyn, Pultusk Academy of Humanities, CADIS, ISA RC 47, Poland
  • Anne Le Huérou, FMSH, CERCEC, France
  • Elena Omelchenko, director of the Centre for youth studies of the Higher School of Economics in St.Petersburg, Russia
  • Hilary Pilkington, Warwick University, United Kingdom
  • Geoffrey Pleyers, Louvain University, CADIS, AFS RT 21, ISA RC 47, Belgique
  • Vera Nikolski, Paris 1/CESS, France
  • Daniele Di Nunzio, Institute for the Economic and Social Research (IRES), Rome, Italy
  • Amandine Regamey, University Paris I, CERCEC, France
  • Emanuele Toscano, University of Rome “La Sapienza”, CADIS, ISA RC47, Italy
  • Alexander Verhovsky, Director, Centre for Information and Analysis “SOVA”, Moscow, Russia
  • Michel Wieviorka, FMSH Administrator, CADIS

Contacts :Anne le Huérou: anne.lehuerou@free.fr, Lukasz Jurczyszyn: jurluk@ehess.fr, Geoffrey Pleyers: Geoffrey.Pleyers@uclouvain.be

see the project site http://russiaviolence.hypotheses.org

WORSHOP PROGRAM

Thursday, 20 october

(salle 640, EHESS, 190-198 avenue de France)

13.00 Welcome – Anne Le Huérou, FMSH, CERCEC, Philippe Bataille, directeur du CADIS/EHESS, Lukasz Jurczyszyn Pultusk Academy of Humanities, CADIS

Introduction – Antimo Luigi Farro, University of Rome “La Sapienza”, CADIS, ISA Research Committee 47, President

 

13.30-16.00 PANEL SESSION I : Theories, ideologies and typology of youth radicality and radical mouvements 

Panelists:

  • Race and ethnicity, nationalism and extremism: some comparative historical observations, Mischa Gabowitsch  (research fellow at Einstein Forum)
  • The place of the ultra-nationalists in the Russian society: up to and after the Manezh Square, Alexander Verhovsky (Centre for Information and Analysis “SOVA”, Moscow)
  • Rethinking ‘subcultural’ lives: Journeys through skinhead, Hilary Pilkington (Warwick University) and Elena Omelchenko (director of the Centre for youth studies of the Higher School of Economics in St.Petersburg)

Discussant: Michel Wieviorka, FMSH Administrator, Professor, EHESS CADIS (to be confirmed)

16.00-16.30 Coffee/Tea break

 

16.30-18.00 PANEL SESSION II : The role and place of violence in the youth radical movements

Panelists :

  • The meaning of violence in the youth radical movements. Study cases in France, Russia and Poland, Lukasz Jurczyszyn (Pultusk Academy of Humanities, CADIS)
  • Violence under the circumstances: a biographical construction of Russian youth militantism, Alexander Bikbov  (Moscow University, Centre Maurice Halbwachs – Paris)

Discussant: Mischa Gabowitsch (research fellow at Einstein Forum)

18.00-18.30 : a summary of the first part of the Workshop in relation to the theories of social movements, Geoffrey Pleyers (Louvain University, CADIS, RT 21 AFS)

 

 

Friday, 21 october

(Salle A, Ground floor, EHESS, 190-198 avenue de France)

09.00-10.30 PANEL SESSION III : Studying empirically the youth radicality and radical movements. Fields and researcher’s experience 

Panelists:

  • Les rapports police/jeunes au sein des quartiers impopulaires : analyse d’un processus de “radicalisation réciproque”, Manuel Boucher (Laboratory for the Study and Social Research, Rouen)
  • L’escapisme en politique: le cas des militants du NBP et de l’ESM Vera Nikolski (Paris 1 / CESSP)
  • „Taking everything back“. A sociological reading of CasaPound, a far right movement in Italy, Emanuele Toscano, University of Rome and Daniele Di Nunzio, Institute for the Economic and Social Research (IRES)

Discussant: Anne le Huérou, CERCEC

10.30-11.00  Coffee/Tea break

11.00-12.30 To film the Russian field. Projection of two films on Russian radical youth in order to discuss with the authors some reflections about the methodological and ethical issues.  

  • Vorkuta: A research film”, Directed by Elena Omel’chenko, edited by Dmitrii Omel’chenko, Vorkuta 2007. Elena Elena Omelchenko, director of the Centre for youth studies of the Higher School of Economics, St.Petersburg and Hilary Pilkington, Warwick University, Great-Britain.
  • “Ce que voit Minine”, directed  by Lukasz Jurczyszyn and Marcin Grabowski, Nijni-Novgorod 2010. Lukasz Jurczyszyn, Pultusk Academy of Humanities, CADIS.

12.30-13.00 General Conclusions

 

programme en pdf Programme Workshops Radical Movements-1

 

 

L. Jurczyszyn – Winner of The Documentary Film Writing Workshop Award EHESS-CNRS Images – Antifa vs Nationalists in Nizhni-Novgorod

Prix de l’atelier d’écriture documentaire EHESS–CNRS Images

Ce prix, doté par le CNRS Images, est destiné à aider une réalisation audiovisuelle, il est réservé aux étudiants inscrits à l’EHESS qui ont suivi le séminaire « Atelier d’écriture documentaire » dont le niveau requis est master I. http://www.ehess.fr/audiovisuel/document.php?identifiant=prix-atelier

Année universitaire 2010-2011

Composition du jury :

Catherine Balladur, Directrice du CNRS-Images
Stéphane Breton, Maître de conférences, EHESS
Jean-Paul Colleyn, Directeur d’études, EHESS
Jean-Claude Penrad, Maître de conférences, EHESS

Étudiants primés :

  • Claudia Mollese
    Intitulé du projet audiovisuel : « L’amara».
    Thème : processus de changement social et culturel à l’œuvre dans la ville de Lecce (Italie) à travers la biographie d’Antonio Lanzalonga, transsexuel connu sous le nom de Mara.

  • Lukasz Jurczyszyn
    Intitulé du projet audiovisuel : « Le sosie ».
    Thème : confrontation entre bandes rivales, nationalistes et antiracistes dans la ville de Nijni-Novgorod (Russie). Processus de radicalisation de ces mouvements commun à la Fédération de Russie.


    Remarques: 

    Ce projet de film documentaire est soutenu par le projet “Comprendre la violence en Russie” dans le cadre d’Emergences, financé par la Mairie de Paris.

    Lukasz Jurczyszyn: “Soucieux de l’écho de notre enquête mise en place à Nijni-Novgorod, le film a été pensé pour un plus grand public, en particulier pour la société civile française, russe et polonaise. Nous avons donc expérimenté  des méthodes innovatrices propres à la sociologie visuelle et à un film documentaire en filmant notre terrain (les observations, la grande majorité des entretiens individuels et collectifs et deux groupes de discussion/confrontation). Notre objectif est de réaliser un film documentaire de 52 minutes, afin de présenter le fruit du travail conceptuel et «audio-visuel de deux mois de terrain à Nijni-Novgorod”.

Have Prosecutions Against Neo-Nazi Groups Become More Effective in Russia ? (in French)

Depuis quelques mois, les décisions de justice visant les groupes néo-nazis se multiplient en Russie, laissant penser que les autorités ont enfin commencé à lutter contre l’extrême droite radicale russe. A Saint-Pétersbourg, en juin 2011 s’est terminé un procès retentissant  qui aura duré plus de deux ans contre la bande dite “de Voevodin et Borovikov”, 14 accusés devant répondre, entre autres, d’assassinats et d’incitation à la haine raciale1. En mai 2011 à Moscou, le nationaliste radical N. Tikhonov a été condamné à la perpétuité, et sa compagne E. Khasis à 18 ans de prison pour le meurtre de l’avocat Stanislav Markelov et de la journaliste Anastasia Baburova en janvier 20092. Ces procès ont été précédés par des décisions symboliques, comme l’interdiction en avril 2011 du DPNI, le Mouvement contre une Immigration Illégale, dont la responsabilité dans les manifestations racistes de la place du Manège de décembre 2010 avait été soulignée par de nombreux observateurs.

Alors que la loi anti-extrémiste, supposée lutter contre l’extrême-droite radicale est critiquée pour son usage inappropriée contre des mouvements d’opposition, des groupes religieux ou des médias3, et que les crimes racistes commis par des néo nazis étaient à l’inverse le plus souvent qualifiés de simple “hooliganisme”, le renforcement des articles du Code Pénal sur les crimes de haine raciale a été un instrument important pour l’accusation qui explique aussi la lourdeur des peines. Ces inflexions marquent sans aucun doute la volonté politique de montrer que les autorités font preuve de sévérité avec l’extrême-droite radicale – une évolution qui n’est pas forcément liée avec une indépendance croissante de la justice.

D’autre part, de nombreuses zones d’ombre demeurent. Lors du procès de Voevodin, des groupes d’extrême droite étaient présents en permanence pour exprimer leur soutien jusque dans la salle d’audience. Pour le centre Anti-Discrimination “Memorial” de Saint-Pétersbourg, les verdicts récents ne doivent pas faire oublier que, même dans ces affaires, toute la lumière n’a pas été faite. Dans un communiqué paru le 14 juin 2011 et intitulé “En mémoire de nos collègues” (en russe et en anglais)  ADC Memorial pointe les contradictions de la justice et souligne, en amont, la responsabilité fondamentale de la procurature et des enquêteurs de la police dans la réticence et la lenteur à engager des poursuites. C’est ce communiqué que nous traduisons ci-dessous, en y apportant en notes les précisions qui nous semblent nécessaires :

« En mémoire de nos collègues. Déclaration du Centre Anti-Discrimination “Memorial”

Le 14 juin 2011, le Tribunal de la ville de Saint-Pétersbourg a rendu son verdict dans le procès des meurtriers de Nicolas Girienko, universitaire, expert et défenseur des droits des minorités4. Voevodin, le chef de la bande et l’instigateur de ce meurtre, et l’exécutant, Prokhorenko, ont été condamnés à la prison à vie ; leurs comparses, les frères Kostarchenkovy à 8 et 18 ans de régime sévère.

Cependant, ce verdict a été attendu bien trop longtemps par la famille et les amis de la victime : cela fait déjà sept ans que Nicolas Girienko a été assassiné ?

Les avocats, les amis et les compagnons de lutte de Girienko, ses collègues défenseurs des droits de l’Homme sont satisfaits du verdict des jurés et de la condamnation. Ce sont bien les meurtriers qui étaient sur le banc des accusés, et leur culpabilité n’a pas suscité le moindre doute parmi les jurés. Ceux-ci ont unanimement déclaré que le meurtre avait été planifié à l’avance et qu’il était lié à l’activité d’expertise judiciaire de Girienko dans des affaires d’incitation à la haine raciale visant notamment des groupes néo-fascistes.

La sévérité des peines correspond à la gravité des faits : les coupables étaient depuis plusieurs années membres d’une bande nationaliste organisée, dont le but était la terreur et la violence. Leur bande a assassiné des étrangers, des membres de minorités ethniques et des personnes qui se sont opposées à leurs théories et leurs pratiques inhumaines.

Huit personnes ont été jugées en même temps que les meurtriers de Girienko, toutes accusés des crimes commis par la bande de Voevodin. L’attaque d’un Africain, le meurtre d’un ressortissant de Corée du Nord, “l’exécution” de deux jeunes gens proches du groupe et soupçonnés de trahison, les agressions armées accompagnées de vols – ne sont qu’une partie des méfaits des membres de cette bande. Ces méfaits se sont poursuivis plusieurs années durant, à Saint-Pétersbourg, et ce au début du XXIème siècle. Les meurtriers ne se cachaient pas, ils agissaient ouvertement et sans crainte, utilisaient les téléphones portables de leurs victimes, continuaient à assassiner… alors même que la liste des membres de la bande avait été transmise aux policiers chargés de l’enquête par les familles des deux jeunes gens “exécutés”.

Faut-il considérer l’issue de ce procès contre une bande de meurtriers nazis comme le triomphe de la justice ? Les défenseurs des droits de l’Homme peuvent-ils considérer que le sujet est clos ? Malheureusement, même la condamnation des meurtriers de Girienko n’apporte pas une totale satisfaction, et ne permet pas de mettre un point final à une longue et douloureuse procédure . L’accusation, qui a remporté une victoire dans ce cas, a connu un échec total dans un autre, tout aussi important : elle n’a pas réussi à prouver la culpabilité du meurtrier présumé de l’étudiant originaire du Sénégal, animateur de l’association péterbourgeoise “Union Africaine”, Samba Lampsar. Samba luttait contre le racisme, et il est mort victime du racisme, tué d’un coup de feu en avril 20065. Pendant cinq ans, les proches et les collègues de Samba ont attendu la condamnation des meurtriers – en vain. Maliugin, qui était accusé de ce crime, a été acquitté et la procurature n’a pas réussi non plus à prouver sa culpabilité dans l’affaire du meurtre d’un Ouzbek, Suyunov ; la participation même de Maliugin à l’activité de la bande n’a pas été reconnue par les jurés. Le procès est terminé, mais les morts de Samba Lampsar et de Suynov restent des crimes non élucidés, le tribunal a renvoyé ces deux affaires pour une nouvelle enquête.

Au delà de la douleur de la perte, des questions demeurent : pourquoi n’a t-il pas été possible d’élucider ces affaires, de prouver, de convaincre? Pourquoi de dangereux criminels ont-ils pu agir librement pendant si longtemps ? Pourquoi seuls certains d’entre eux répondent-ils finalement de leurs actes ?

Les collègues et amis des défenseurs des droits de l’Homme tués éprouvent des sentiments mitigés, à Saint-Pétersbourg comme à Moscou. Alors qu’en juin 2011 on annonçait le verdict des jurés dans le meurtre de Girienko, en mai 2011 ont été condamnés à Moscou les meurtriers de Stanislas Markelov et d’Anastasia Baburova, morts sous les balles des néo-nazis en janvier 2009. Les représentants des victimes sont satisfaits du verdict : Tikhonov, qui a tiré sur eux, a été condamné à la perpétuité, et sa complice Evgenia Khasis à 18 ans. Mais dans cette affaire aussi, il reste de la douleur et des questions.

Il y a un an et demi déjà, les parents de Nastia Baburova affirmaient que la culpabilité de Tikhonov et Khasis était évidente, mais ne se satisfaisaient pas de l’arrestation de ces seuls exécutants : ils étaient persuadés que d’autres responsables de la mort de leur fille avaient réussi à échapper aux poursuites. Juste après la fin du procès des meurtriers de S. Markelov et A. Baburova, un avis de recherche a d’ailleurs été lancé contre un de leurs “collègues” nationaliste, Korshunov, pour le meurtre de Ivan Khutorskoï6. L’antifasciste I. Khutorskoï soupçonnait Korshunov et Tikhonov d’être liés au meurtre de S. Markelov et avait transmis cette information aux enquêteurs. Les crimes s’enchaînent, et la réaction des forces de l’ordre est toujours tardive, indécise, incomplète.

Stanislav Markelov essayait de faire condamner les meurtriers de l’antifasciste Alexandre Riukhin7 – et il estimait que Tikhonov était l’un d’entre eux. Tikhonov a échappé aux poursuites et n’a été condamné que beaucoup plus tard… pour le meurtre de Markelov justement. Nastia Baburova et Ivan Khutorskoï, qui ont essayé de défendre Markelov et de faire arrêter ses meurtriers, ont été tués eux aussi. Et une partie des assassins n’a toujours pas été ni arrêtée, ni encore moins condamnée.

Nous sommes supposés nous réjouir de la légitime condamnation de certains, au moins, des meurtriers de nos collègues et de nos compagnons de lutte – mais il est difficile de le faire dans de telles circonstances.

De même il est difficile de se réjouir d’une autre victoire incontestable : l’acquittement d’Oleg Orlov, accusé d’avoir calomnié le président Tchétchène Ramzan Kadyrov en le déclarant responsable de la mort de la défenseure des droits de l’Homme Natalia Estemirova8 . Bien sûr, l’acquittement d’Orlov est une victoire de la justice, mais est-ce que sa place était vraiment sur le banc des accusés? Ce sont les responsables de la mort de nos collègues qui doivent être jugés – et non ceux qui ont tenté d’obtenir justice pour leur mort. L’acquittement d’Orlov, la condamnation des meurtriers de Nicolas Girienko, Stanislav Markelov, Nastia Baburova – tout cela, incontestablement, est une victoire. Mais le prix à payer pour une telle justice est profondément injuste!  »

  1. Le procès de la “bande de Voevodin et Borovikov” s’est ouvert en février 2009 à Saint-Petersbourg devant un jury populaire. Les 14 accusés étaient poursuivis pour une série d’attaques et de meurtres racistes commis depuis 2003, pour le meurtre de l’anthropologue et expert  Nikolaï Guirienko en 2004, ainsi que pour avoir exécuté deux jeunes dont ils craignaient la trahison. L’un des leaders, Borovikov,  avait été tué lors d’une première arrestation en mai 2006. Pour plus d’informations sur ces condamnations voir par exemple ces articles en français, en anglais et en russe ; voir aussi un article de fontanka.ru de 2009 en russe rappelant précisément les accusations []
  2. Stanislas Markelov, activiste de gauche, avocat, publiciste et défenseur des droits de l’Homme, a été tué en janvier 2009 alors qu’il sortait d’une conférence de presse où il critiquait la libération anticipée du colonel Boudanov condamné pour des crimes commis en Tchétchénie. Anastasia Baburova, activiste et journaliste qui se trouvait à ses côtés à ce moment là, a été tuée alors qu’elle tentait d’intercepter le meurtrier. Tikhonov et Khasis ont été arrêtés et inculpés en novembre2009. Ils ont également été condamnés par un jury populaire ; on peut voir la lecture de la condamnation sur le site du tribunal de Moscou []
  3. A tel point que le centre Sova (centre de veille et d’analyse sur l’extrême droite en Russie) consacre une rubrique entière aux “usages inappropriés de l’anti-extrêmisme” []
  4. L’universitaire Nicolas Girienko participait souvent comme expert à des procès contre des néo-nationalistes. Il a été tué en juin 2004 chez lui – le meurtrier ayant tiré à travers la porte de son appartement. Sur ce meurtre et les difficultés de l’enquête et voir le rapport de l’Observatoire des Défenseurs des droits de l’Homme de février 2006 “Fédération de Russie : agressions contre les défenseurs des droits de l’Homme, la coupable négligence de l’Etat russe” []
  5. En avril 2006, Samba Lampsar est tué dans la rue ; près du lieu du meurtre, on retrouve un fusil marqué d’une svastika et de l’inscription “mort aux nègres”. Le principal accusé, Alexandre Maliugin, est un ancien militaire et tireur d’élite – c’est un des deux membres de la bande qui a été relâché. []
  6. En novembre 2009, Ivan Khutorskoï, antifasciste radical, a été assassiné devant chez lui ; son nom et son adresse circulaient depuis longtemps sur les sites d’extrême droite (http://antifasrusses.samizdat.net/?p=311) []
  7. Alexandre Riukhin a été tué en avril 2006 alors qu’il se rendait à un concert. Trois de ses agresseurs ont été arrêtés et inculpés de hooliganisme – le meurtre étant imputé à des personnes qui n’ont pas été arrêtées []
  8. Le 15 juillet 2009, Natalia Estemirova, collaboratrice du centre des droits de l’homme Mémorial à Grozny, est enlevée et retrouvée morte quelques heures plus tard. Oleg Orlov, président du Centre des droits de l’homme “Mémorial”, pointe la responsabilité du leader tchétchène Ramzan Kadyrov. Celui-ci l’attaque en diffamation et en octobre 2009, un Tribunal de Moscou condamne Mémorial et Orlov à une amende (Voir le rapport d observation du premier procès par la FIDH). En juillet 2010, Kadyrov attaque à nouveau au pénal Orlov qui risque jusqu’à trois ans de prison : Orlov est finalement acquitté en juin 2011, le tribunal estimant que les allégations d’Oleg Orlov étaient “hypothétiques” et ne tenaient pas de la diffamation []
the new nobility: book cover

Interview with Andrei Soldatov and Irina Borogan, editors of www.agentura.ru, authors of The new Nobility: the restoration of Russia’s Security state and the enduring legacy of the KGB (in French)

For a presentation in English see http://russiaviolence.hypotheses.org/796.

Journalistes spécialisés dans les services de sécurité, fondateurs du site agentura.ru et jusqu’en 2008 reporters pour Novaya Gazeta, Andrey Soldatov et Irina Borogan étaient à Paris le 31 janvier pour présenter lors d’un séminaire au CERI leur ouvrage The new Nobility: the restoration of Russia’s Security state and the enduring legacy of the KGB paru à l’automne 2010. Nous publions ici un entretien réalisé à Moscou le 15 novembre 2010, qui revient sur les principales thèses de leur ouvrage et donne également un éclairage sur certains des principaux enjeux politiques du moment.

Lors de la présentation à Paris le 31 janvier, Andrey Soldatov et Irina Borogan sont revenus sur des questions tout à fait intéressantes du point de vue de la sociologie des personnels du FSB et des différentes générations qui s’y côtoient ; ils ont aussi évoqué la manière dont sont formulés et traités un certain nombre de problèmes de sécurité actuellement : les enjeux croisés de la lutte contre le terrorisme vs. celle contre l’extrémisme qui recoupent aussi des lignes de partage au sein du pouvoir, mais aussi la récente formulation d’une nouvelle menace par les services de sécurité : les liens possibles entre les groupes armés du Nord-Caucase et les nationalistes, qui pourraient se trouver alliés objectifs dans la lutte contre le pouvoir. Ces idées courent en effet parmi les commentateurs et experts depuis quelques mois, alimentés par des événements de l’actualité, y compris la place du manège ou des attaques de postes de police par des jeunes nationalistes…

——————-

Comment est venue l’idée de votre livre ?

Quand nous sommes allés travailler à Novaya Gazeta, nous avions conscience que c’était le dernier journal où nous pouvions travailler, où ce sur quoi nous travaillons serait publié. C’est ce que nous disions publiquement à chaque occasion. Mais après que nous avons été congédiés de Novaya Gazeta en novembre 2008, nous étions assez désespérés et avons compris qu’il n’y avait plus d’espace possible en russe pour publier sur les sujets qui nous intéressaient. A ce moment là des amis journalistes aux États Unis nous ont suggéré de proposer un livre en anglais.

En janvier 2009, nous avions déjà trouvé un éditeur et nous étions mis d’accord sur un plan de travail, un an plus tard, le livre était prêt, l’ancien correspondant du Washington Post nous a aidé à l’éditer et il est sorti en septembre 2010. Cela a été une opportunité pour sortir d’une situation désespérée.

Ce n’était pas possible de trouver un éditeur en Russie ?

Nous avions déjà publié un livre en russe en 2005, mais cela n’a pas donné beaucoup de résultats. D’une part les éditeurs russes paient très mal… mais ce n’est même pas la question, c’est surtout que les livres sont très mal distribués. On pouvait le trouver dans quelques endroits seulement et les médias russes n’en n’ont pas du tout rendu compte alors que c’était le seul ouvrage sur les services spéciaux à ce moment là.

On constate aussi que les grands éditeurs évitent de publier sur ce thème, et on doit se tourner vers des éditeurs qui vont plus dans les ouvrages à sensation… cinq ans plus tard, la situation avait encore empiré et même ces éditeurs ont abandonné ces thèmes.

Peut-on trouver votre livre en Russie ?

Il est possible de le commander sur la version russe d’Amazon sur internet, www.ozon.ru. Et l’éditeur américain est actuellement en discussion avec l’éditeur russe de Vedomosti et du Moscow Times pour une publication en russe… De toutes façons, l’information qui figure dans notre livre est accessible au lecteur russe, car en termes factuels, tout est déjà sur notre site www.agentura.ru ou dans nos articles. Ce que nous avons ajouté dans le livre, c’est l’analyse.

Quelle a été l’accueil de votre livre ?

La couverture médiatique en Russie a été assez limitée : une interview sur Radio Svoboda et sur le service russe de la BBC, le magazine russe Forbes, un article que nous avons publié sur le site d’EZh, Ezhednevnyj zhurnal, plus quelques traductions de recensions parus dans la presse anglo-saxonne : c’est moins dangereux de citer un article déjà paru dans un autre pays, dans le Guardian par exemple. En Grande-Bretagne et aux États Unis, nous avons eu la possibilité de faire plusieurs présentations qui ont donné lieu à de nombreuses recensions et nous étions en général face à un public informé qui cherchait à comprendre mieux ce qui est une des thèses principales de notre livre, à savoir aller contre l’idée couramment répandue d’une filiation directe entre le KGB et le FSB. Les membres du FSB aiment souvent se déclarer comme les héritiers du KGB, cela fait partie d’un discours de propagande qu’ils tiennent en partie pour eux-mêmes, cherchant justifier le présent par le passé. En réalité, les motivations sont toutes autres.

Beaucoup de questions nous ont été posées sur la réalité des capacités de contrôle du FSB, sur son efficacité. En réalité cette structure qui s’est vue confiées des missions et des prérogatives considérables est en réalité inefficace, n’a rien apporté d’utile : elle a fait beaucoup de mal à société, ce qu’on dit peu, et elle n’a rien fait de bien non plus pour l’État.

Si on en vient au problème de la violence, dans les années 1990, on a pu présenter les services spéciaux comme un rempart contre le chaos… cette structure est-elle porteuse d’une violence supplémentaire ou bien peut-elle atténuer d’autres types de violence ?

Prenons l’exemple de la lutte contre le terrorisme, une des missions importantes des services secrets : depuis le début des opérations en Tchétchénie fin 1999, le FSB n’en n’a été responsable que pendant 31 mois, ensuite c’est le ministère de l’Intérieur qui a pris le relais. Pourquoi ne veulent-ils pas assumer leurs responsabilités en période de crise ? Au lieu de sortir le pays du chaos dans ces moments là, ils ont refusé leurs responsabilités. Cela ne veut pas dire qu’ils ne recourent pas à la violence, mais cela veut dire qu’ils ne veulent pas porter de responsabilité. C’est une forme de faiblesse qui leur fait aussi perdre, sinon des ressources, en tout cas de l’influence.

Donc, cela signifie qu’ils ne se situent pas au dessus du pouvoir politique comme on le dit souvent en occident ?

Non, ils ne contrôlent pas le pouvoir politique. Le problème, c’est qu’entre le Kremlin et les services spéciaux, il n’y a aucune distance, aucun mécanisme de contrôle, de structure indépendante qui pourrait vérifier les informations transmises. Tout ce qui est dit par les services au Kremlin est considéré comme la vérité. C’est cela le problème ! Mais s’ils étaient au dessus du pouvoir, si le FSB pouvait déterminer le cours politique et économique du pays, nous serions face aujourd’hui à un tout autre système politique. En réalité la situation a peu changé depuis les années 1990. Les oligarques ont pour la plupart conservé les positions qu’ils ont acquises ont moment des privatisations, à l’exception de quelques uns, comme Khodorkovski par exemple. Le nouveau pouvoir a garanti les mêmes conditions que le précédent. Bien sur, si le FSB pouvait peser sur cette situation, la modifier, alors on pourrait considérer qu’ils ont le pouvoir. Mais ils ne sont pas au pouvoir, ils travaillent pour le pouvoir, toujours pour ces mêmes oligarques qui déterminent l’évolution du pays. Le problème c’est qu’il n’y a pas de mécanismes de contrôle, qu’ils ne sont comptables de rien, cela ne veut pas dire qu’ils ont le pouvoir, ce sont deux questions différentes.

Dans le cas de Khodorkovski par exemple, la situation n’est peut-être pas correctement évaluée : on a l’a présentée comme un conflit entre les libéraux et les siloviki, on a fait de Khodorkovski le représentant d’une « classe ». En réalité ce n’est pas ça, ce n’est pas ce sont différents groupes de siloviki au service d’oligarques en conflits entre eux. Mais idéologiquement, ils sont pareils. Et Khodorkovski s’est retrouvé face à ces oligarques, qui dans les années 1995-1996, utilisaient les médias pour arriver à leurs fins et qui ensuite ont commencé à utiliser le FSB, l’inspection des impôts, le Comité d’Enquête etc. Ce sont simplement d’autres méthodes. Et depuis des années, ceux qui défendent Khodorkovski ont consciemment évoqué le fait que le pouvoir des siloviki dépendaient des oligarques qui à leur tour exécutaient les ordres du Kremlin, qu’ils avaient tous peur de Poutine etc… c’est très difficile de lutter contre ces représentations et pourtant si vous regardez bien, c’en est même ridicule ! par exemple, si on prend les décisions qui ont été prises après la crise de 2008, le pouvoir a distribué de l’argent du budget à des oligarques comme Deripaska ou Abramovitch et personne ne les a sanctionnés pour les décisions totalement erronées qu’ils avaient prises auparavant en termes de rachats d’actifs etc… Ces oligarques ont reçu de l’aide sans aucune contrepartie, sans aucune caution sur leurs actions. Deripaska a déposé dans les banques occidentales une partie de ses actifs alors que l’État lui a donné de l’argent il y a deux ans justement pour que les actifs ne partent pas dans les mains de l’occident. C’est quand même absurde de la part de l’État de ne pas avoir consenti un prêt garanti sur les biens de l’entreprise.

Nous devons aussi nous débarrasser d’un autre mythe, auquel nous avons nous même cru longtemps : que les pays capitalistes étaient intéressés par les libertés et la démocratie. C’est ce qu’on a expliqué pendant 10 ans dans les années 1990, et nous y avons cru alors que c’était stupide. Le monde des affaires est intéressé d’abord et avant tout par la voie le plus rapide pour se mettre d’accord avec l’État. Après la crise financière de 1998, après la guerre au Kosovo qui a provoqué un élan de patriotisme, les oligarques ont compris que le modèle le plus simple n’était pas de chanter le pouvoir via les journaux mais de se mettre d’accord directement avec lui, pour construire un modèle autoritaire. C’est ce qui s’est passé, le monde des affaires a accepté ce modèle, gage de stabilité et de sécurité. De son côté, la classe moyenne a adhéré car on lui a garanti en échange un crédit peu cher, peu d’impôts etc. Ils se sont laissé acheter. Quant au reste de la société, on n’en a tout simplement pas tenu compte.
Ceci vient buter contre l’idée couramment admise de classes moyennes porteuses et garantes de la démocratie…

Peut être en Occident mais pas en Russie ! Qu’exige par dessus tout la classe moyenne ? La sécurité et des règles du jeu compréhensibles. Si ces conditions sont remplies, elle oublie immédiatement la question des libertés politiques, qui finalement ne sont pas indispensables. Les gens ne vont pas aller participer aux élections, on leur garantit la possibilité de gagner leur vie correctement et de le dépenser relativement en sécurité, même si il peut y avoir certains dangers aussi…
Justement, tout de même, il peut y avoir une prise de conscience, par exemple la violence policière peut les toucher eux, simple citoyens, autant que des travailleurs migrants, dans ce cas la sécurité n’est plus assurée…

Oui mais dans ce cas, ils n’iront pas chercher loin, très clairement ils s’autolimitent sur les questions politiques. Oui, ils diront peut-être qu’il faut se débarrasser des brebis galeuses dans la police mais pas plus. Pareil pour la forêt de Khimki, ils s’en occuperont peut être mais n’iront pas plus loin. Sinon c’est l’idée que la politique est une affaire sale, qu’ils sont tous pourris etc. donc ça s’arrête là. On voit bien qu’il n’y a pas de structure horizontale qui pourrait unir les gens dans tout le pays. C’est une condition pour le maintien du régime. Par exemple on voit bien que cette alliance entre les oligarques et l’État dans les années 2000 a éliminé les couches actives de la société. Et dans cette entreprise de liquidation, le FSB a joué un rôle important en faisant pression sur les organisations de défense des droits de l’Homme par exemple, mais aussi sur toute autre structure horizontale, sur les relations avec l’occident… sur tous ceux qui auraient pu unir les gens. De ce point de vue, les services de sécurité ont été très dangereux et ont fait beaucoup de tort à la société. Souvent on dit que tout allait bien, que la société fonctionnait parfaitement et que brusquement les tchékistes sont arrivés au pouvoir et ont tout détruit. Mais ce n’est pas cela qui s’est passé, on leur a donné ce pouvoir, ils ne l’ont pas pris, l’élite dirigeante a compris que ce système serait le plus intéressant pour elle. Et tous ont marché, à l’exception de quelques groupes de citoyens à Moscou, Saint-Pétersbourg et dans quelques grandes villes. C’est un pacte, Poutine est vraiment populaire, ce serait stupide d’affirmer le contraire, Medvedev aussi est plutôt populaire.

Pour revenir sur les relations Oligarques/FSB, prenons l’exemple du discours critique de Medvedev à propos du combinat de cellulose du Baïkal [V. Poutine avait  annoncé en janvier 2010 la réouverture de l’usine de cellulose sur les bords du Baïka, provoquant une montée de contestation, jusqu’à ce que D. Medvedev leur donne raison au mois de juin] : on pense que c’est pour calmer les gens dans l’intéret de l’Etat, mais en réalité c’est d’abord pour Deripaska que cette contestation était un problème parce que cette usine était un problème pour Deripaska. C’est d’abord important pour lui qu’il n’y ait pas de bruit. Très difficile dire dans ces situations qui des oligarques ou des siloviki fait pression sur l’autre.

Mais comment alors analysez-vous ce qui s’est passé autour de la défense de la forêt de Khimki ? on a parlé de fissures dans le tandem qu’est ce que cela signifie vraiment…

Pour la société, cela ne signifie pratiquement rien. Une personne comme Tchirikova [qui a pris la tête de la mobilisation contre la construction de l’autoroute à travers la forêt de Khimki] ou les autres militants de Khimki ne veulent pas aller plus loin. Au début, il y a eu l’espoir qu’il pourrait en sortir quelque chose de plus large, avec des revendications sociales ou politiques, mais ils sont restés au même niveau. Bon, aujourd’hui ils parlent de lutter contre la construction d’une nouvelle rocade autour de Moscou, ils peuvent élargir géographiquement leur champ d’action mais ne le font pas politiquement.

Quant aux déclarations de Medvedev, il faut bien voir que depuis quelques mois il a fait tout à fait délibérément un certain nombre de pas destinés à l’opinion occidentale. Cela ne lui coûte rien et n’aboutit à aucun changement concret. Simplement, l’espace public a été pendant tellement longtemps occupé jusqu’à l’absurde par Poutine qu’il suffit qu’il fasse ce genre d’annonce pour que cela apparaisse tout de suite pour une grande ouverture démocratique. On en est arrivés à une situation telle que lorsque sur NTV, un présentateur critique le fait qu’on tabasse les journalistes, c’est perçu comme une grande avancée démocratique. Et pourquoi n’évoque t on pas le fait qu’une semaine après les faits, aucune enquête n’est ouverte. Pareil pour la suspension des travaux de l’autoroute à Khimki, cela ne veut rien dire « suspendre ».

Il y a cependant d’autres groupes, plus radicaux mais plus politisés, comme les antifas…

Oui tout à fait, mais eux sont dans le collimateur de Medvedev car la lutte contre l’extrémisme est un nouvel enjeu, très important, pour Medvedev, plus que la lutte contre le terrorisme, qui d’une certaine manière reste un problème local. Même s’il se produit des attentats à Moscou, on fait comprendre que le problème est celui du Nord-Caucase. Alors qu’en ce qui concerne la lutte contre l’extrémisme, c’est une manière de conserver la stabilité politique en faisant pression sur n’importe quel groupe ou organisation indépendant tentant de rétablir des liens horizontaux dans la société. Cela va des organisations religieuses aux défenseurs des droits de l’Homme. Malheureusement, la liste de ces « ennemis », qu’ils soient écologistes, antifas etc… correspond de plus en plus souvent à celle que l’on trouve dans les pays occidentaux. En ce sens ils trouvent facilement à se parler… par exemple, des moyens considérables sont investis dans les techniques de surveillance, les bases de données, les échanges d’informations. Par exemple, des manifestants inscrits dans des bases de données ici peuvent se retrouver sur des listes de personnes interdites d’entrée en France. Personne dans les autres pays n’a protesté quand en 2006 on a empêché les antiglobalistes [« équivalent » russe des altermondialistes] de manifester lors du sommet du G8 à Saint-Pétersbourg. C’est aussi un grand problème. Sur notre site nous avons une rubrique en anglais et en russe http://www.agentura.ru/press/about/jointprojects/ej2/ où nous montrons comment se forment les listes noires, comment fonctionne le département du MVD en charge de la lutte contre l’extrémisme, le « centre E ». C’est aussi un des chapitres du livre.

Vous vous intéressez donc à ses aspects techniques du contrôle, Les jeux Olympiques de Sotchi vont être aussi un enjeu…

Oui tout à fait, il y déjà l’exemple des JO en Chine. On commence seulement à s’y intéresser… Mais en effet, des moyens spéciaux sont mis en place. Pour ce qui est des moyens humains, ils ont procédé un peu « à l’ancienne » en affectant une division entière des forces de l’Intérieur (vnutrennye voiska) aux jeux de Sotchi, pour laquelle une ville-garnison est en construction. Des moyens techniques sont aussi engagés, par exemple un système permettant d’écouter toutes les conversations téléphoniques sur les lieux.

Il s’agit de contrat avec des firmes occidentales ?

Pas seulement. Certains pays comme l’Indonésie achètent des équipements aux firmes occidentales, ce qui permet éventuellement un contrôle. Ce qui s’est fait avec Siemens en Chine. Mais en Russie, nous avons les moyens scientifiques et techniques en interne pour fabriquer ces équipements. Par exemple, pour la surveillance de skype, il y a deux entreprises israéliennes dans le monde, que l’on connaît, mais en Russie nous avons les deux nôtres… En principe ces contrats doivent être accessibles, mais c’est facile de les classifier en arguant du fait que Sotchi est dans une zone proche de la frontière. Il y a aussi la possibilité d’utiliser le GRU [renseignement militaire] : il se trouve qu’il existe 2 divisions de troupes spéciales du GRU  au lieu d’une dans le district militaire du Sud, une à Rostov, une à Sotchi. Quand le ministre de la Défense a annoncé des baisses d’effectifs dans les Troupes spéciales, il a conservé celle de Sotchi alors que celle de Rostov était beaucoup plus expérimentée. Tout ce qui touche au GRU est secret, impossible donc d’enquêter sur leurs fonctions, leur nombre, comment ils s’entraînent…

En ce qui concerne la biométrie, la Russie a développé ces derniers temps un gros programme, plus tardivement que dans les pays occidentaux, mais qui avance plus rapidement car il ne rencontre aucune résistance, ni dans la société ni au Parlement… les empreintes digitales ont déjà été collectées auprès de 71 millions de personnes, quasiment toute la population d’âge actif, ce qui signifie que toutes les possibilités sont utilisées, la moindre infraction administrative… Une très grosse base de données de voix est aussi en cours de réalisation, avec l’enregistrement des voix des militants. Le passeport extérieur biométrique est aussi en cours, cela permettra ensuite de construire une méga base au niveau international avec toutes les données.

Par exemple, pour rester en Russie, un défenseur des droits de l’Homme et militant de Nijni Novgorod a été inscrit sur la liste noire des extrémistes pour avoir organisés les marches du désaccord et son nom a été transféré sur la liste des meurtriers et dangereux criminels recherchés, liste communiqué à tous les services de police des transports. Lors d’un trajet en train de Moscou à Samara, il a été arrêté trois fois, on l’a emmené dans un wagon spécial pour l’interroger pour lui demander où il allait, pourquoi, s’il ne s’apprêtait pas à mener une action illégale etc. Il a fini par comprendre en leur demandant qu’il avait été inscrit sur cette liste et qu’à chaque étape du voyage, la police recevait un ordre pour l’interroger. Il a porté plainte, le tribunal a confirmé ces faits mais il a perdu. Mais au moins cette pratique a pu être publiquement attestée.

Je vous remercie

Interview conducted on Novembre 15th 2010, Moscow, by Anne Le Huérou